Похороны – Стерджин

Послеобеденные речи

 

Последние дни Пастора Рассела

речь произнес брат Мента Стерджин

В понедельник 16 октября, в пять часов после обеда Брат Рассел оставил Вефиль в последний раз. В обед он сообщил дорогой для него на земле семье, что на короткое время должен оставить их, выражая надежду, что во время его отсутствия все будут счастливы и получат Божье благословение. Он также сказал, что как он, так и брат, который будет его сопровождать, будут рады исполнить Божье дело. Тогда, когда все оставались на своих местах, Брат Рассел произнес торжественную молитву, которую начал словами:

«О Боже, обещанной Тобой благодатью наполни все посвященные сердца», после чего вернулся в свой кабинет, где продиктовал девять писем, оставляя некоторым братьям распоряжения относительно их обязанностей. В назначенное время вышел, чтобы больше туда не вернуться, прощаясь с некоторыми братьями, которые проходили по коридору.

В шесть часов вечера железнодорожный поезд Lehigh Valley отправился из Джерси Сити и повез дорогого нам Брата в его последнюю пилигримскую поездку, которая должна была закончиться в небе. Проводя публичные собрания в Провиденс и Фейли Ривер задень до этого, он чувствовал себя достаточно устало и в тот вечер больше не диктовал писем в поезде, как это было в его обычае. Он отправился отдыхать раньше обычного, говоря: „Спокойной ночи”. Рано утром на вопрос, хорошо ли он спал, ответил как обычно: „На обе стороны”, что должно было обозначать, что часто крутился во время сна, то на одну сторону, то на другую.

Брат Рассел в последнее время говорил, что редко когда мог спать хорошо, почти каждый час просыпаясь и размышляя. Забота обо всех собраниях, которые лежали на его сердце, и физические боли не позволяли ему долго отдыхать. Он всегда ел мало и обращал внимание на последствия того, что он ел или пил. Часто для экономии времени он делился порцией со своим товарищем. Всегда было его привычкой молиться перед едой, где бы это ни было, в поезде или отеле. Его привычкой было вначале поездки приготовить достаточное количество денег для того, кто с ним ехал, чтобы он мог покрыть все свои расходы во время поездки. Было так устроено, что мы оплачивали расходы друг друга по очереди. Он платил расходы обоих в один день, а его товарищ оплачивал на другой день, и так было на протяжении всей поездки.

Во вторник рано мы приехали в Канаду и он, шутя, спросил: „Ты не слышал, как выгнулся мост посредине, когда мы через него переезжали?” О Канаде сказал: „В этот раз нам не будут досаждать, как только переезжаем, а что касается Канады, то я не намерен этого делать, если они не хотят”. Во время предыдущих двух визитов Брат Рассел пережил неприятную ситуацию в Гамильтон, Онтарио, но в этот раз даже не узнал Гамильтона, когда через него проезжал. В Лондоне мы пересели на другой поезд, но ненадолго, так как уже во вторник после обеда мы вышли в Детройте. Только здесь начались трудности Брата Рассела и становились все более неприятными до конца поездки. Хотя он физически чувствовал себя слабым и уставшим, все же терпеливо выслушивал жалобы одного брата и сделал все, что мог, чтобы помирить враждующих братьев. Водитель отвез нас не туда и забрал у нас много ценного времени. Трамвайное сообщение было очень неудачным. Важное дело, связанное с делом жатвы, оказалось неуспешным, из-за чего брат Рассел был несколько разочарован и взволнован.

ТРУДНОСТИ В ПУТИ

В поезде Пере Маркет по пути в Лансинг, Мичиган, Брат Рассел обратил внимание: «Когда мы впервые встретились, мы не надеялись, что будем вместе ехать в Лансинг». Меня удивило, что он хорошо помнил нашу первую встречу в Аллегейни. Этим он хотел показать свою любовь и интерес своему попутчику. Публичное собрание в Лансинг было достаточно многочисленным, но по какой-то причине интерес ослаб и многие вышли, о чем после он вспоминал, и, казалось, удивлялся. На железнодорожной станции он разговаривал с одним братом до самой полуночи, после чего сказал, что хочет идти отдыхать.

На следующее утро, то есть в среду, мы думали быть уже в Чикаго, а оказались тем временем на боковом пути в Каламазе, не получив никакой информации, что будет дальше. Авария товарного поезда ночью была причиной опоздания, и нам сказали, что нужно будет проехать каких-нибудь пятьдесят мил, чтобы можно было доехать на место. В этом поезде не было столового вагона, а также нельзя было найти, где поесть по причине неясности. Кто-то из обходительных и предусмотрительных братьев в Бруклине обеспечил нас закуской (сэндвичем), которая нам теперь очень пригодилась, став нашим завтраком, а затем и обедом. С шестью часами опоздания мы прибыли в Чикаго, но опоздали на поезд, которым должны были ехать в Спрингфилд, а в результате мы не успели на условленное собрание, не смотря на различные расчеты. В Чикаго его физическая выдержка была напряжена до предела. Обстоятельства так сложились, что мы были вынуждены идти несколько миль, до утомления, и безусловно, Брат Рассел чувствовал себя очень усталым, хотя ничего не говорил по этому поводу. Все это произошло после недолгого отдыха прошлой ночью и после очень скромной перекуски.

Готовясь к отъезду в среду вечером на Канзас Сити через Спрингфилд, на станции Юнион в Чикаго одна дама, которая на некоторое время приехала из южных сторон Чикаго проведать свою дочь и сына, подошла к Брату Расселу и представилась как дочь одной дамы, которая раньше жила в Аллегейни и была в Истине, а речь на ее похоронах говорил Брат Рассел. Затем она рассказала, что сама, хотя еще и не считается одной из нас в полном смысле, однако верит и очень интересуется Фотодрамой настолько, что пишет о ней книгу под названием «Золотой Век», и спросила, не могла бы она получить копию этой книги, которая затем была ей обещана. Брат Рассел как обычно спрашивал, была ли она или ее дочь посвящена, на что они ответили, что серьезно над этим думают.

Много раз я слышал, как Брат Рассел спрашивал: «Ты посвящен?» Почти всегда он задавал этот вопрос. После этого у него было много возможностей, потому что люди всюду его узнавали, будь то на железной дороге, на станциях или в отелях, и хотели с ним поговорить. На железной дороге его знали кондуктора, служащие, пассажиры, а также на станциях, в отелях и на улицах – его везде узнавали. Много раз на железной дороге ко мне подходили люди с вопросом: «Это Пастор Рассел? Я видел похожего в газете». Или: «Я слышал его речь там или в том месте». Иногда спрашивали, когда проходили через вагон. Таким образом, у нас была возможность оставить много томов Плана Веков и других изданий.

ПРОПАЖА ЧЕМОДАНА

Приблизительно в полночь мы приехали в Спрингфилд, где должны были быть куплены билеты. Брат Рассел планировал сидеть, пока мы не приедем в Спрингфилд, где должен был встретить ожидающих его друзей, которые должны были передать ему письма и переговорить с ним несколько слов, но он прислушался к моей просьбе, чтобы доверить это дело мне, а сам пошел отдыхать. Это была дождливая и холодная ночь, но многие верные друзья ожидали встречи. После объяснения им обстоятельств и состояния здоровья, они были довольны, отдали письма для Брата Рассела, передавая ему свою христианскую любовь, которой он очень ценил. Брат, который заменил Брата Рассела в Спрингфилд, говорил, что им удалось подготовиться к публичной речи легче, чем в другой раз, а расценил он это влиянием, которое оказал Брат Рассел, когда произносил там речь в выставочном центре.

В Канзас Сити, в четверг рано, мы встретились с трудностями при приобретении билета на запад, так что оказалось необходимым ехать в город во время дождя, и с таким опозданием, что Брат Рассел бежал, чтобы успеть на поезд, чего до этого он никогда не делал. Мы вспоминаем об этом событии, чтобы показать, насколько отличалась эта поездка от предыдущих. В четверг после обеда мы приехали в Вичиту вовремя, чтобы успеть на послеобеденное собрание, но наткнулись на препятствие, когда у нас пропал чемодан, принадлежащий Брату Расселу. Брат, который за него отвечал, во время подготовки своего автомобиля к отъезду, поставил чемодан на ступеньку, забыв взять его в середину. По пути, между железнодорожной станцией и местом собрания, он упал со ступеньки. Поэтому я не мог взять записей с речью, которую имел Брат Рассел, потому что мы с этим братом пытались найти потерянный чемодан. Мы сделали все, что было в наших силах, но безрезультатно, в конце концов, мы дали объявление в газете, предлагая вознаграждение за возврат чемодана.

В надежде найти потерю мы остались до следующего дня, а тем временем нужно было купить некоторые вещи, необходимые в поездке. Вечером состоялось публичное собрание, после которого Брат Рассел чувствовал себя уставшим. На следующий день утром он оставил свою комнату позже обычного, но после завтрака мы работали вместе до обеда над одним документом и письмами, которые были ранее продиктованы. Здесь один путешествующий агент, хорошей внешности, представился Брату Расселу как заинтересованный его деятельностью. Оказалось, что он был сыном одного известного проповедника из Аллегейни, который в свое время жестко выступал против Брата Рассела и его деятельности. Жена этого парня также интересовалась, мы ее потом встретили в Даллас, Техас, на публичном собрании. Сделав все, чтобы найти потерянный чемодан, мы оставили поиски и вскоре были на пути в Даллас, где должна была состояться конвенция.

СОБЫТИЯ В ДАЛЛАС

Мы прибыли в Форт Ворс рано утром, что не было удобно для наших друзей, которые должны были нас встретить, поэтому мы сели на электричку в Даллас. В Даллас проходила выставка, из-за которой все отелы были переполнены. По причине состояния здоровья Брата Рассела мы вынуждены были оставить вагон перед приездом в Даллас, а затем были вынуждены идти пешком через семь улиц, переполненных людьми; поэтому мы не смогли встретиться с братьями. Но с большим трудом нам удалось их отыскать. Поскольку отели были переполнены, то мы разместились в частном обустроенном жилище. Здесь мы остались на субботу и воскресенье, затем отправились в следующее место назначения.

Брат Рассел закончил конвенцию в Даллас хлебопреломлением (Love Feast) и был очень доволен ревностью и искренностью местных братьев. В этот вечер он произносил речь к общественности на протяжении двух с половиною часов, во время речи в задней части сцены была большая шумиха, потому что театральная группа готовилась к представлению в тот вечер. Один из участников этой группы узнал Брата Рассела как проповедника и спросил, не мог бы он присоединиться к пению в завершение собрания. У него был сильный и приятный голос, когда он пел песню «Славьте Все Величие Имении Иисус». После небольшого отдыха в ближайшем отеле некоторые из нас отправились на станцию, пробиваясь потихоньку через толпу, как только могли, что заняло целых полчаса, чтобы добраться до станции. Когда сели в поезд в Даллас в воскресенье 22 октября, Брат Рассел чувствовал себя уставшим и жаловался на головную боль, он выпил лекарство и пошел отдыхать.

На следующий день, после прибытия в Галвестон, он чувствовал себя нехорошо, но, поскольку братья организовали собрание, он согласился произнести речь после речи брата Стерджина в 11.30. На этом собрании Брат Рассел также сделал то, чего до этого обычно не делал, он написал на бумаге текст и одну строчку песни; в своей речи он обратил внимание братьев на то, что сделал это, чтобы не ошибиться. На бумаге был написан текст: «Когда же начнет это сбываться, тогда восклонитесь и поднимите головы ваши, потому что приближается избавление ваше».

ПОСЛЕДНИЙ ОБЕД БРАТА РАССЕЛА

Речь, произнесенная Братом Расселом на этом собрании, была записана и в свое время будет опубликована. Последние письма, которые Брат Рассел диктовал, были написаны перед походом на это собрание. После собрания братья взяли его на прогулку по Бульвару, и он был доволен приятным морским ветерком и красотой волн Мексиканского Залива. Было девять братьев, которые были с нами на обеде в отеле Балвез, где Брат Рассел отвечал на их вопросы и был доволен обществом братьев и обедом. Во время поездки по Бульвару один брат излил перед ним свои пробелы, на которые он дал совет. Этот обед был последним, который съел Брат Рассел. С тех пор он уже еле мог съесть два жидко сваренных яйца или немного фруктового сока, или что-то в этом роде.

Теперь мы были готовы к публичному собранию в Галвестоне, проходившему в прекрасной аудитории, но, поскольку это был понедельник после обеда, то пришло только около пятьсот человек. Брату Расселу предстоял большой труд, а может и труднее, чем когда либо, так как он чувствовал себя очень уставшим под конец речи. Во время поездки на почту, а затем на поезд братья постоянно вели разговор и задавали вопросы до самого отъезда. Тем временем Брат Рассел ничего не ел. В 7.15 вечера мы прибыли в Хьюстон, где уже ждали братья, которые отвезли его в хорошо заполненную аудиторию, которая могла поместить около 1200 человек, к которым он произносил речь примерно два с половиной часа, то есть вместе в этот день, в понедельник 24 октября, он говорил шесть часов. Мог ли он не быть уставшим и изнуренным?

Мы ехали всю ночь, и после этого, во вторник рано, мы приехали к сестре Фрост, и ничего удивительного в том, что Брат Рассел чувствовал себя хуже. Результаты этого труда давали о себе знать больше обычного, его перетружденное тело начало ослабевать, кризис был все более очевидным. В это утро были устроены несколько вещей, которых желал Брат Рассел, и кажется, что он в совершенстве знал, что было нужно. Все утро он верно трудился, и хотя мы позвали доктора, который частично интересовался Истиной и который с охотой пришел посетить Брата Рассела, однако он не был этим до конца доволен. Поблагодарил за добрые намерения, но дал понять, что не нуждается в услугах доктора. Он лучше знал, в чем нуждался в своей проблеме, и хорошо знал, как себе помочь; при нем был слуга, который с готовностью и охотой сделал бы все, что только было нужно. Это было все, чего он хотел. Лучшие фрукты были поставлены перед ним, но он их даже не трогал.

Состояние здоровья Бр. Рассела становилось все более критическим. Он подписал несколько написанных писем и дал понять, что мы делаем более важное дело, чем могли бы представить, и попросил заменить его и произнести речь в зале в 11 часов. Сестра Фрост отдала в распоряжение свой автомобиль, так что мы могли легко и быстро доехать туда и обратно. Брат Рассел за обедом разговаривал со всеми как обычно весело, но ничего не ел, несмотря на то, что обед был изысканный. После обеда мы пошли наверх в его комнату, держа друг друга под руки, а после короткого разговора он мне сказал, чтобы я его выручил и провел собрание, которое должно было проходить в зале в 3 часа, благословение детей, что и было сделано, после чего я сразу вернулся в его комнату.

Брат Рассел ожидал телеграмму из Чикаго, которую должен был получить в Даллас, поэтому мы узнавали во всех офисах, не пришла ли она еще. Потерянный чемодан нашелся, и мы получили его в Даллас. Одна девушка нашла его в Вичите и держала у себя, пока не узнала, что нужно с ним делать, после того, как прочла объявление в газете. Она получила свое вознаграждение и была довольна. По причине того, что не дошли некоторые телеграммы, Брат Рассел снова почувствовал разочарование. После возвращения с собрания мы оставались вместе уже до конца дней, фактически всю следующую неделю мы были очень близко друг к другу.

ПОСЛЕДНЯЯ ПУБЛИЧНАЯ ПРОПОВЕДЬ БРАТА РАССЕЛА

Приближался вечер. Я сел на подоконник возле него, мои руки лежали на его коленях, а лицо смотрело в его лицо. Как будто электрический ток пробегал от лица к лицу и от сердца к сердцу. Мы разговаривали пониженным тоном, и во время разговора Брат Рассел сказал: «Дорогой брат, прошу, чтобы сегодня вечером ты был близко возле меня, и был готов, чтобы (во время моей проповеди), когда я прервусь, подхватил прерванную мысль и продолжил дальше». Все это казалось чем-то чрезвычайным, но было сказано спокойно. Это произвело на его товарища глубокое впечатление и он с того момента наблюдал за его лицом, глазами, словами, чтобы моментально дать ответ, без лишних слов.

Вечерняя проповедь в Сан Антонио состоялась в самом большом и самом лучшем театре. Это действительно прекрасное здание. Как низ, так и три балкона вверху, были переполнены людьми с интеллигентными лицами. Мы никогда не видели более прекрасного собрания. Тема была: «Мир в огне», и началась она очень хорошо.

Когда было уже все готово, Брат Рассел в 8.10 вышел на сцену и начал свою последнюю публичную речь. Сидя за шторой справа от него, я мог наблюдать за всеми его движениями. Все шло хорошо на протяжении сорока пяти минут, когда я заметил, что Брат Рассел вынужден будет перервать речь. Без какого-либо признака усталости, с полным самообладанием, он оставил кафедру, и в тот же момент с полным спокойствием и без слова объяснения причины я продолжил прерванную мысль. Я говорил где-то минут пять, и тогда Брат Рассел вернулся на сцену, а я вернулся на свое место за шторой. Мои глаза снова были обращены на него, а через полчаса он снова сошел со сцены, а я вышел, пытаясь дальше вести то, о чем говорилось, представляя Илию как образ. После семи минут Брат Рассел снова вернулся и продолжал свою речь, представляя своим слушателям формирование символа веры на Никейском Соборе под предводительством римского императора Константина, когда снова был вынужден оставить сцену. Я с легкостью подхватил исторический рассказ, который вел около десяти минут, когда мне пришла мысль, не желает ли Брат Рассел закончить эту речь. И в это время наш дорогой учитель вернулся, чтобы вовремя закончить свою речь. Это был апогей всех его публичный проповедей. Мне казалось, что он стоит в полной славе. После того, как присутствующие спели «Все Да Прославят Имя Иисус», он закончил молитвой, а после этого сошел со сцены и подошел ко мне, когда я ждал его. Он сел в кресло, которое я использовал во время перерывов на отдых, и один брат сделал несколько фотоснимков, которые были последними.

НА ПУТИ В КАЛИФОРНИЮ

На поезд нас провела сестра, которая принимала нас и обеспечила всем необходимым, о которой можно свято сказать, что она: «сделала, что могла». «Давая мне деньги, она сказала, чтобы мы взяли на станции отдельные апартаменты (drawing room) из Сан Антонио до места назначения, и добавила, что очень рада, что может это сделать. Брат Рассел сначала не соглашался на принятие этого предложения, предполагая, что это было слишком много, но после согласился и хорошо сделал, поскольку в эту ночь он просыпался 36 раз за семь часов!

После отъезда из Сан Антонио у меня была первая привилегия развязать шнурки и снять обувь с ног Брата Рассела. До этого он никогда не соглашался, хотя я пытался это сделать несколько раз, но теперь согласился на это, и сказал: «Благодарю». На следующий день утром он был серьезно болен, хотя не хотел еще в этом признаться. Весь день в среду он оставался в кровати. Когда Брат Рассел лежал в своей кровати, я занял место на диване возле кровати и наблюдал за каждым движением, и подумал себе, какое огромное дело совершил его мозг! Взяв его правую руку в мою левую, я слегка ударил моей правой рукой и, размышляя о речи, сказанной в Сан Антонио вчера вечером и о многих других вещах, я видел, как он использовал руку, когда разоблачал заблуждения различных человеческих вероучений в сравнении с Божьим Словом – я сказал: «Это самая сильная рука, сокрушающая заблуждения, которую я когда-нибудь видел». На что он ответил, что он не думает, что она впредь может крушить.

Тогда у меня возник вопрос: «Кто ударит реку Иордан?» На это он ответил: «Кто-то другой может это сделать». «Что значит выплата динария?» – спросил я. Он, немного подумав, сказал: «Я не знаю». Брат Рассел казался обеспокоенным. Тогда я спросил его, как он себя чувствует. О своих переживаниях он только сказал мне: «Я всегда думал, что должен пережить много страданий, прежде чем закончу свою жизнь, и думал, что они были тогда, когда у меня были трудные переживания в Питтсбурге, но если угодно Господу, чтобы до этого добавить еще и эти, то это тоже хорошо».

Во время этого разговора он мимоходом сказал: «Что мы теперь должны делать?» С молитвой размышляя об этом, я сказал: «Брат Рассел, мне кажется, ты знаешь лучше о своем состоянии, лучше, чем кто-либо другой мог бы знать, и ты помнил обо всем, что могло бы быть сделано». «Чем я сделал все, что должен был сделать?» Я никогда не забуду его ответа. Его слова были полны утешения, когда он тихим голосом сказал: «Да, ты сделал все, и я не знаю, что бы я без тебя делал».

Каждое слово, которое он сказал, и каждое движение заставляло меня глубже размышлять, но я не мог согласиться с мыслью, что его жизнь приближается к концу. Я думал, как и почти все братья, что Брат Рассел, вероятно, будет с нами до конца, и что будет переменен, когда дело будет завершено. Имея это на мысли, я ответил на его вопрос, говоря: «Поскольку все сделано, а Брат чувствует себя все более слабым, потому что ничего не ест, откуда же должны взяться силы? Я думаю, нам нужно вернуться в Бруклин, а там возможно найдется что-то, что поставит Брата снова на ноги». Но он ответил: «Господь позволил нам начертать этот путь». С этого высказывания я делаю вывод, что он имел в виду: «Путь, который был начертан, и согласно которому была уложена вся программа, обозначает для нас волю Божью, поэтому мы должны делать все, чтобы исполнить ее». Имея в виду, что Брат Рассел летом был очень измучен из-за большого числа Конвенций, я думал до Галвестона из Нью-Йорка плыть кораблем, но он не соглашался на это предложение, потому что такая дорога заняла бы много времени.

ЗАДЕРЖКА В ДЕЛЬ-РИО

Мы ехали быстро через южный Техас железной дорогой Southern Pacific и приближались к Дель-Рио, когда узнали, что мост, через который мы должны были проезжать, сожгли прошлой ночью и что мы вынуждены будем ждать какое-то время. Наш поезд задержался в Дель-Рио среди расположения пограничников. Солдаты маршировали по улицах, военные группы играли и было много шума со всех сторон. В дополнение к этому три поезда с солдатами стояли на путях возле нашего поезда, а поскольку этим солдатам не разрешалось самовольно оставлять вагоны, то был постоянный шум и всякого рода крики, глупости и шутки. Это продолжалось весь день и ночь, а плюс ко всему было очень жарко. Но из уст Брата Рассела не вышло ни слова сожаления, он даже не вспомнил о солдатах или шумихе.

Дель-Рио – город с населением около 10 000, поэтому можно было запастись некоторыми необходимыми вещами. На протяжении дня я предложил Брату Расселу пойти в город, привести хорошего доктора, чтобы он дал совет, что было бы наилучшим в его случае, не говоря ничего, кого бы касался этот совет; но это его не убедило. Начальник столового вагона знал Брата Рассела, поэтому пришел проведать его, будучи очень доброжелательным, и предложил сделать все, что мог. Столовый вагон был четвертым от нашего, и нужно было переходить это расстояние за каждой мелочью, которая была нужна. После целого дня опоздания мы выехали из Дель-Рио во вторник утром и были первыми, кто проехал отстроенным мостом.

Когда наш поезд начал переезжать через реку, и когда я дошел до нашего купейного вагона, мы были на средине моста. Когда я обратил внимание Брата Рассела, он поднялся из кровати и выглянул в окно. Мы проезжали мост и я обратил внимание: «Брат Рассел, мы не раз слышали, как Ты говорил о времени, когда нам нужно будет перейти через реку, а теперь мы наконец переехали». Сладкая улыбка появилась на его лице, но он не ответил ни слова. На ум стала надвигаться возможность смерти, но еще не так быстро. Это был октябрь и мне пришло на мысль, что поскольку мы задержались на один день в южном Техасе, то, возможно, что он еще останется с нами до следующего октября 1917 г. С этими мыслями, которые крутились в моей голове, я старался сделать, что только было возможно, чтобы услужить нашего дорогому больному, который все оценил и ни на что не жаловался. Было очень трудно подать что-то пить, чтобы не разлить без поднятия ему головы. Там было достаточно работы днем и ночью, но я считал большой честью возможность служить.

В пятницу вечером мы приехали в Калифорнию, где должны были пересесть на другой поезд. Брат Рассел встал и оделся как обычно, хотя понятно, что был очень ослаблен. Так было, как я и предполагал, что он это сделает, когда наступит время следующего собрания, поскольку он уже раньше делал это. Весь день в субботу, переживая тяжкие боли и будучи очень обессиленным, а вдобавок перед ним возникали постоянные проблемы, он сражался как герой. Подобного героизма я никогда не видел и не слышал. Братья подвели его, и я думал, не был ли, случайно, Господь против него в чем-то. Его испытания усиливались, но он ни словом не пожаловался и не роптал. Он пообещал Богу, что не будет жаловаться и роптать, и это обещание он свято сдержал. Он был настолько велик, что я не осмеливался приблизиться к нему.

НА ПУТИ В ЛОС-АНЖЕЛЕС

Наш поезд, подъезжая к Лос-Анжелесу, опоздал на час или даже больше, в воскресенье утром, 29 октября, к тому же у нас не было ничего из еды. Братья радовались, когда увидели нас, но вскоре их лица изменились, когда они увидели состояние здоровья Брата Рассела. Они видели, что он был слаб, но не знали, насколько серьезно он был болен. Кроме того, он не признавал, что был действительно болен. Около девятого часа я спросил, не хочет ли он есть. Он ответил, что не голоден, но попросил меня что-то организовать, что я и сделал. Он согласился что-то взять, но только чуть-чуть попробовал. Когда я принес это ему, он спросил, завтракал ли я, а когда я ответил, что нет, он спросил – почему. Я ответил, что хотел, чтобы он поел первым, тогда он сказал, что не будет есть свой завтрак, пока я не съем свой.

Таким был характер Брата Рассела, что он думал о нуждах других. Когда хотел, чтобы я что-то сделал, то всегда добавлял: «Пожалуйста», а когда это было сделано, говорил: «Спасибо». Он был достоин удивления! Брат Голмер Ли во время нашего пребывания там сделал, что мог для Брата Рассела, а при отъезде дал мне свое лучшее лекарство и надеялся, что оно поможет. Братья в Лос-Анжелес проявили свою доброту во всех отношениях.

ПОСЛЕДЯЯ РЕЧЬ БРАТА РАССЕЛА К БРАТЬЯМ

Когда пришло время послеобеденного собрания для братьев, некоторые братья приехали за Братом Расселом автомобилем и забрали его в зал. В 4.30 после обеда в воскресенье мы оставили отель, чтобы отправиться на собрание, которое должно было состояться в той же аудитории, где проходила Конвенция в Лос-Анжелес вначале сентября. Это очень подходящий зал. Мы не знаем лучшего зала, в котором Брат Рассел мог бы сказать свое последнее слово братьям. Он сказал братьям, чтобы они не обращали внимания на состояние его здоровья, говоря: «Не отстраняйте меня, братья!»

Вы знаете, наш дорогой Брат был настолько внимателен к чувствам других, что никогда не злоупотреблял чувствами друзей. Мало кто знал, что он физически страдал на протяжении тридцати лет. Однажды он сказал братьям в Вефиле, что не придет на завтрак, а затем сказал мне, что по причине братьев, которые оказывали ему большое сочувствие, он не хотел их расстраивать, чтобы они знали, что он болен. Он научился полагаться только на Сильную Руку! Не он нуждался во множестве нас, но мы нуждались в нем.

Поэтому я был внимательным, чтобы приспособиться к его желанию, а также другие не подавали вида, что обращают внимание на состояние его здоровья, и таким образом они не отстраняют его. Но он сам устранился. Кто наблюдал, мог заметить, что его присутствие о многом говорило. Более того. Когда он приблизился к эстраде и начал говорить, видя такое большое собрание (все сидения были заняты), он сказал: «Мне очень жаль, что не могу сегодня говорить с силой и крепостью», а обратившись к ведущему, просил, чтобы отодвинул кафедру и принес кресло. После того, как сел, он сказал: «Прошу простить меня, что я сижу». С глубоким смирением, в большом терпении и очень торжественно он говорил на протяжении сорока пяти минут и недолго отвечал на вопросы.

СОХРАНИТЕ ДУХ МЕЖДУ СОБОЙ

«Разве это не прекрасная мысль, – говорил он, – Сохраните Дух между собой. Имейте полное доверие к Богу, а Он все сделает хорошо. Мы не пришли к Истине через какие-то человеческие слова, но через Слово Божье. Мы уверены, что Господь все сделает хорошо. Поэтому всем до свидания!»

Итак, в воскресенье, 29 октября, в 6.05 вечера он произнес свою последнюю речь к братьям, находясь по эту сторону занавеса. Сердце сжимается! В кротости сердца мы должны воздать честь Богу, нашему Небесному Отцу, у ног Иисуса. Об остальном мы бы хотели промолчать, но чтобы представить братьям больше деталей, пойдем дальше.

Когда мы ехали в автомобиле, несколько братьев хотели поговорить с Братом Расселом, но было уже слишком поздно. Мы прибыли на железнодорожную станцию. Только брат Шерман, который оказал нам большое гостеприимство, был с нами на станции. В Канзас Сити Брат Рассел в последний раз подписал свою фамилию на железнодорожном билете. Теперь было моим уделом подписать его фамилию. Мы вошли в вагон, а тем временем брат Шерман пошел к ближайшей аптеке, чтобы что-то купить Брату Расселу на дорогу. В 6.30 мы сказали брату Шерману «До свидания», и поезд Санта Фе отправился. После того как вошли в наше отдельное купе (drawing room) и закрыли дверь, мы закрыли ее навсегда. С этого момента началась Гефсимания! Победа! Слава!

НАЧАЛО ОБРАТНОГО ПУТИ

Брат Рассел попросил положить под рукой несколько необходимых предметов, которые будут нужны ночью, чтобы он мог их достать без моей помощи. Все было сделано. После этого он сказал: «Благодарю, я просил, чтобы ты сделал это, потому что я уверен, что ты с радостью сделаешь это». Я был рад, что мог помогать Брату Расселу и присматривать, когда он был пациентом, а я доктором. После того, как все было приготовлено, я спросил: «Брат Рассел, все ли здесь, что ты хотел? Поблагодарив, он заверил, что это все, что он хотел, и сказал, чтобы я отдыхал, а в случае необходимости он позовет меня, после чего, пожелав спокойной ночи, я повернулся на левую сторону к окну.

Через два часа отдыха я услышал стук и что меня зовут по имени. Немедленно встав, я сделал то, о чем он меня просил, за что он поблагодарил, и я снова лег, но так, чтобы сильно не уснуть. Может через час после этого Брат Рассел снова постучал ко мне и позвал. Я быстро встал у кровати и заметил, что ему снова холодно, дрожь, как и две прошлых ночи. Я укрыл его пятью одеялами, подвернув их со всех сторон, но он продолжал дрожать. Через какое-то время дрожь прошла, но я остался у кровати, периодически укладываясь на диване возле него.

ПРИГОТОВЛЕНИЯ К СМЕРТИ

Под утро он попросил сделать своего рода платье, то есть скрепить простыню изнутри, окутавшись одеялом как платьем, скрепив его под бородой. Брат Рассел стал на пол, чтобы сделать это платье, затем, вместо того, чтобы лечь в кровать, он лег на диван. Я тем временем сел на его кровати, а он отдыхал на диване напротив меня. Через несколько часов это платье оказалось неудобным, поскольку простыня и одеяло не держались друг с другом. Тогда он встал и сказал: «Будь добр, сделай мне римскую тогу».

Я не никак не мог понять, что Брат Рассел под этим понимал, но не хотел, чтобы он это повторял, потому что чувствовал себя очень ослабленным. Его голос стал настолько тихим, что вынужден был повторять почти каждое предложение. Тогда я сказал: «Брат Рассел, я не понимаю, что Брат хочет этим сказать!» На что он ответил: «Я тебе покажу». Он сказал, чтобы я взял чистую простыню и опустил на 12 дюймов от верха, а затем то же сделал с другой простыней. Положив левую руку на правое плечо, он сказал: «Скрепи их вместе». У меня в кармане были недавно купленные шпильки, мне удалось держать простыни на его правом плече и одновременно достать из кармана шпильки. Скрепив простыни, как было сказано, Брат Рассел говорит: «Теперь скрепи их на втором плече». Что я также сделал. Одна простыня опускалась от шеи до стоп, а вторая сзади была скреплена о плечах и сложена на бережках. Так одетый он стоял на протяжении минуты выпрямленный передо мной и не говорил ни слова, затем лег на диван на спину, закрыл глаза, что напоминало состояние смерти.

Сидя на краю кровати, я наблюдал за ним, а мои мысли о смерти постоянно проникали в голову. Мысль о том, что Брат Рассел должен умереть, не могла поместиться в моей голове. Я не мог в это поверить, даже теперь мне трудно с этим смириться. Все оказалось не так, как я ожидал. Я уверен, что Господь постепенно делал приготовления к этому с самого выезда из Сан Антонио и до сих пор, когда жизнь Брата Рассела приближалась к концу. Что он хотел этим показать, трудно понять, но можно быть уверенным, что это должно было быть что-то самое мудрое, а для нас это значат еще больше, и можем быть уверены, что Господь все это допустил, чтобы так было. Тогу носили римские начальники, иногда носили священники, а иногда это должно было символизировать победу и покой, в других случаях это должно было обозначать, что ее владелец исполнил обеты. Брат Рассел исполнил свои обеты и одержал победу, поэтому был спокоен.

ОТНОСИТЕЛЬНО СЕДЬМОГО ТОМА

Видя эти сцены перед своими глазами и проникающие в голову мысли о возможной смерти, казалось, что было естественным спросить Брата Рассела о некоторых вещах, а именно о седьмом томе, и я получил такой ответ: «Кто-то другой может написать». Этим ответом я был удовлетворен. Он говорил достаточно об ударении реки Иордан, о «динарии» и написании седьмого тома, и этого было достаточно. Не было ничего такого, чего мы должны были бы бояться или сомневаться. Мне кажется, что Брат Рассел сказал все, что хотел, поскольку Господь использовал его как орудие для того, чтобы представить все, что касалось всех этих важных вещей. Мне кажется, что Брат Рассел не хотел говорить о том, что было маловажным, или о том, что еще предстояло сделать, в такой важный момент, на склоне жизни. Его дело закончилось. Жертва завершилась.

На протяжении понедельника я подымал Брата Рассела в кровати и, сидя за его плечами, старался как бы подпирать его, а его голова опиралась на мою. Однажды в такой ситуации он шепнул: «У тебя есть что сказать?» Тогда я сказал, что я бы советовал вернуться в Галвестон и сесть оттуда на корабль прямо до Нью-Йорка, или ехать прямым поездом, не задерживаясь в Топеке, Тулсе или Линкольне, на что он ответил: «Каждый день имеет свои хлопоты», из чего я понял, что как в Топеке, так и в других местах, справятся, если мы к ним заедем, и что не нужно теперь об этом переживать. Через минуту глубокого молчания, мне пришла мысль, чтобы поговорить о его возможной смерти и о других вопросах, которые были с этим связаны, но не знал, как начать. Сидя возле него на кровати и поддерживая его рукой за шею, я сказал: «Брат очень болен». Его уста задрожали. Положив его, я отвернулся, чтобы заплакать. В этом отношении я зашел далеко. Было видно, что как Брат Рассел, так и я, не могли этого выдержать, и что больше ничего нельзя было сделать.

ПРИБЛИЖЕНИЕ СМЕРТИ

Весь день в понедельник я был очень занят, так что не было времени пообедать или поужинать. Когда наступила ночь, Брат Рассел был в кровати, а я лег в одежде на диване, чтобы немножко отдохнуть. Уже чуть было не уснул, как мне показалось, что слышу: «Брат Стерджин!». В этот момент мне вспомнился случай с Самуилом. Я подошел к кровати и спросил: «Брат Рассел, ты меня звал?» «Да», ответил он и дал мне небольшое занятие, после которого я снова лег. Вскоре мне опять показалось, что слышу мою фамилию во второй раз, и спросил, как и перед тем, склонившись ближе, и слышу, как он шепотом говорит: «Я хочу найти для тебя работу». Из этого я понял, что Брат Рассел хочет, чтобы я не ложился спать, потому что буду нужен, и так и случилось.

Я занимался разными нужными мелочами согласно его словам или знакам, и тут его снова начало знобить (в третий раз). Я положил одеяло одно на другое и окутал его, как мог, но он дрожал от холода. Я приклонил свое лицо к лицу Брата Рассела, пока не почувствовал, как тепло вернулось в тело. То, что лихорадка вернулась в третий раз за четыре ночи, убеждало меня, что приближается конец.

ПОСЛЕДНИЙ ЧАС

Примерно в полночь произошла большая перемена. Ему уже не нужны были лекарства, он не жаждал, как раньше. Боль усиливалась. Он больше не мог лежать прямо в кровати, как раньше. Должен был сидеть, а когда хотел лечь, сворачивался, обернувшись к окну, и без подушек. В таком положении он чувствовал себя спокойно какое-то время, а когда во рту чувствовал удар из желудка, давал понять, что его нужно поднять. Почувствовав от этого облегчение, просил опустить его, чтобы ему было удобнее. Чтобы избежать удушения, нужно было его опять поднять. После обращения на это внимания он мог снова лечь и получить облегчение от боли.

Это продолжалось семь часов и повторялось все чаще, вызывая ослабление. Когда уже не мог высказывать словами своих просьб, подавал знаки. Лежа поперек кровати, когда хотел подняться, поднимал правую руку и плече так, чтобы моя голова была под рукой, и таким образом он мог опереться на мою шею, а моей левой рукой я мог обхватить его возле шеи и таким образом поднять в сидячее положение. Это повторялось достаточно часто, пока я не задумался, кто первый исчерпается. Я подумал о братьях в Бруклине и о многих других местах, обращаясь к небу за помощью, а успокоившись, говорил себе: «Я буду с ним до конца».

Ранним утром он чувствовал себя истощенным и теперь мог лечь прямо в кровати на подушке на своем обычном месте, и, наконец, мог отдохнуть. Настала тишина после бури. Он стал постепенно спокойно умирать. Стоя возле кровати и наблюдая за всеми движениями и, не будучи в состоянии что-либо сделать, я натирал лицо, руки и ноги, и, казалось, сделал все, что мог, когда он должен был перейти к иной жизни.

СМЕРТЬ БРАТА РАССЕЛА

Во вторник утром я был у его кровати, потому что больше нечего было делать, как только бодрствовать и молиться. Заметив, что это был последний день октября, я ожидал, что Брат Рассел еще до обеда отдаст дух, потому послал братьям в Бруклине телеграмму с такими словами: «Прежде, чем закончится месяц октябрь, наш дорогой Брат Рассел, будет с Господом во славе. Мы сами в вагоне Roseisle, железной дороги Санта Фе, поезд №10, который должен прибыть в Канзас Сити в 7.35 в среду утром. Умирает как герой. После бальзамирования приеду с телом домой, или прямо в Питтсбург». Я позвал кондуктора и проводника, и сказал: «Я хочу, чтобы вы увидели, как умирает Божий муж». Вид умирающего произвел на них сильное впечатление, особенно на проводника. Затем я пошел к главному кондуктору, телеграфировал к доктору, чтобы пришел на поезд в Панхедл, что он и сделал. Видя состояние умирающего, он зафиксировал ход болезни и результат, дал мне свою фамилию и вышел перед отправлением поезда.

В час из купе все было вынесено, двери закрыты, и я спокойно ждал, пока он сделает последний вздох. Перед тем, как позвать железнодорожные службы, я заметил признаки приближающейся смерти, которые продолжались, пока не побелели ногти, холодный пот перестал выступать с выдающегося чела, руки и ноги стали холодными, а лицо указывало на прекращение жизни, дыхание становилось все реже, ресницы открылись как лепестки цветка и появились эти глаза (эти чудесные глаза, которых я никогда не забуду) во всей их красе, пока он не перестал вовсе дышать, и теперь я был уверен, что он перешел к Господу, которого так сильно любил, чтобы с Ним быть навсегда и быть Ему подобным.

Самое удивительное, что можно было заметить в этом необычном человеке, это то, что во время своих страданий, испытаниях, неудобствах и хлопотах он не сказал ни слова жалобы, ни вздохов, ни стонов, ни слезы. Однажды сделал постановление не роптать и не жаловаться, и в этом постановлении стоял до конца, умер, исполняя волю Отца, и таким образом исполнил вой обет.

 

W.T. R-6001a – 1916 г.